…Всего семь букв и шесть звуков в коротком и простом слове русский. У разных людей оно вызывает совершенно не похожие чувства, мысли, картины-представления.

Но как бы ни разъединяли русских людей условия жизни, способы мышления, социальный статус и другие факторы, наверное, стоит задуматься над тем, какие мы, те самые, которым предыдущие поколения оставили в наследство язык и культуру?

Достойны ли мы этого наследства? Хорошо ли бережем? Являемся ли мы тем «великим народом» (по определению И.С.Тургенева), которому и дан этот «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык» (повторим слова И.С. Тургенева), воспитывающий и объединяющий нацию?

Думается, что именно любовь к родному языку, горячее желание сберечь его и станет залогом стабильности нашего общества, в которой нуждаемся все мы.

Ф. В. Фархутдинова,
профессор ИвГУ, доктор филологических наук

Такое простое и понятное слово русский…

Это высказывание, интересное во многих отношениях, четко показывает: человек чувствует свою привязанность к земле, на которой он живет, и связь со временем, которое ему здесь уготовано.

Б. Паскаль, великий ученый и глубокий философ, высказал свою растерянность перед миром. Вопросы же, которые он сформулировал и поставил, в той или иной мере возникают перед каждым человеком. Действительно, любой из нас ощущает свою причастность к ходу времени и к течению жизни здесь и сейчас.

В современной России это ощущение заключается в стремлении понять, кто мы и какие мы. Однако выясняется, что подобная устремленность свойственна не только представителям образованных слоев общества, но и тем, кто, казалось бы, никогда специально не размышлял о русском и о русскости: так называемым простым людям. В отличие от Б. Паскаля, простой человек не испытывает растерянности перед миром. Выросший в стихии родного языка и родной культуры, впитавший в себя многие русские ценности с молоком матери, простой русский человек имеет свой взгляд на то, кто такие русские люди и каково их место в мире.

Убедиться в этом не так уж и трудно, если обратиться к такому мощному пласту российской культуры, как устное народное творчество, в частности, русские пословицы и поговорки.

Почему именно пословицы и поговорки, а, например, не сказки или былины? А. М. Горький считал, что «пословицы и поговорки образцово формируют весь жизненный, социально-исторический опыт трудового народа”, а М. А. Шолохов полагал, что “...ни в одной из форм языкового творчества народа с такой силой и так многогранно не проявляется его ум, так кристаллически не отлагается его национальная история, общественный строй, быт, мировоззрение, как в пословицах”.

Подтверждают это и филологи, которые установили, что подобные фольклорные тексты являются чистым источником изучения этноса в самых разных областях научного знания: “Историк ищет в пословицах и поговорках свидетельств о далекой старине и памятных событиях древности. Юрист ценит пословицы и поговорки как неписаные законы народной жизни. Этнограф усматривает в народных изречениях и метких образных определениях и характеристиках отражение уже исчезнувших обычаев и порядков. Философ через пословицы и поговорки пытается понять строй народного мышления” (2, с. 7).

И это не случайно. Пословицы и поговорки – один из мощнейших пластов в словарном составе языка. Язык же без преувеличения считают “гигантской и анонимной подсознательной работой многих поколений”, “наиболее значительным и колоссальным созданием человеческого духа”, “совершенной формой выражения для всякого подлежащего передаче опыта” (3, с.194).

Именно благодаря языку, с одной стороны, “...большие группы людей повсеместно обнаруживают тенденцию думать и действовать согласно с некоторыми установленными и почти что инстинктивными формами, причем данные формы для этих людей в значительной мере специфичны” (4, с. 470), а с другой, ? язык настолько пластичен, что “может до бесконечности варьироваться индивидом” (5, с.194). Вспомним, например, то, что один и тот же оборот речи кто-то употребляет всегда одинаково (Не так страшен черт, как его малюют), а кто-то умеет обыграть его (Не так страшен черт, как его малютки).

Существует множество сборников русских пословиц и поговорок, изданных разными собирателями в разное время. Обычно каждый из пословичных сборников несет на себе печать взглядов своего составителя: автор выбирает из бессчетного количества пословиц и поговорок те, которые он считает наиболее яркими, точными, употребительными.

Легко убедиться в этом, если посмотреть такие, например, сборники пословиц, как Полное собрание сочинений императрицы Екатерины П, т. 1. СПб., 1783, с. 316 – 317; Русские пословицы, собранные Ипполитом Богдановичем. СПб, 1785; Востоков А. Х. Сборник пословиц, расположенных по содержанию. СПб., 1865, с. 13; Симони П. К. Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и пр. XVII ?XIX столетий, вып. 1. СПб, 1899;. Михельсон М. И. Русская мысль и речь. Свое и чужое: Опыт русской фразеологии: Сборник образных слов и иносказаний (М., 1994), Снегирев И. М. Словарь русских пословиц и поговорок. Русские в своих пословицах. (Н. Новгород, 1996), Русские народные пословицы и поговорки / Сост. А. М. Жигулев. (М., 1965) и множество других.

Особое место среди всех пословичных сборников занимает сборник «Пословицы русского народа», составленный В. И. Далем: знаменитый словарник включил в него более 30 тысяч пословиц, поговорок, скороговорок, примет, дразнилок и т.д., стараясь охватить как можно больше устойчивых оборотов, бытовавших в устной речи, т. е. использовавшихся простыми людьми для характеристики различных фактов российской жизни, для оценки своего и чужого поведения, для объяснения того, что происходит в мире. Объемность представленного материала и объективность в его представлении позволяют считать далевский сборник пословиц одним из самых авторитетных свидетельств русского осмысления действительности.

Сказанное легко проверить, обратившись к тому, как в пословицах и поговорках, представленных В. И. Далем в рубрике «Русь ? Родина», раскрывается сущность двух взаимосвязанных понятий – русский и русскость. Вначале собиратель приводит перечень пословиц, в которых дается общая характеристика русского человека ? его поведение, отношение к власти, восприятие окружающего мира. Эти пословицы общеизвестны, активны в употреблении, используются в качестве этнической самооценки или содержат мнения о русских их ближайших соседей-славян. Здесь понятия русскость, русский раскрываются с помощью таких оборотов, как Русский бог велик; Русский ни с мечом, ни с калачом не шутит; Русским Богом да русским царем святорусская земля стоит; России и лету союза нету; Русь под снегом закоченела; Русак не дурак: поесть захочет – скажет, присесть захочет – сядет.

Посмотреть меню Далее ученый выделяет пословицы, опровергающие мнение о том, что русские – это Иваны, не помнящие родства. Он делает это помощью оборотов, в которых показано, что русские люди хорошо помнят о далеком и недавнем прошлом, например, о древних центрах русского государства и современных Далю столицах (Кто против Бога и великого Новгорода?; Новгород ? отец, Киев ? мать, Москва ? сердце, Петербург ? голова). Можно видеть, что понятия русскость и русский в этих пословицах словесно не выражены. Они опосредованно передаются в названиях городов и в их традиционно употребляемых наименованиях-характеристиках.

Очевидно, что чувство Родины для русского человека немыслимо без исторической памяти о прошлом и что, говоря о Руси, русские сохраняют этнополитическое представление о демократической государственности начального периода. Понятие Руси-Родины исторично и имеет глубокие корни в русском народном сознании. Так, немало в рубрике пословиц и поговорок о важнейших исторических событиях, происходивших в России, и о личностях, с ними связанных (Пришли казаки с Дону, да погнали ляхов до дому; Шемякин суд; Стенька Разин на ковре летал и по воде плавал). Конечно же, в данных паремиях нет характеристики русскости в ее “чистом” виде, зато в них фиксируется внимание на отдельных периодах исторического прошлого России и героях, в делах которых проявляется русскость.

Особое место в русском понимании Руси-Родины занимают пословицы о Москве, которая всем городам мать. Пословицы о Москве показывают, что славилась она невестами, колоколами да калачами, что не раз она сгорала от копеечной свечи.Русские люди знают о том, что Москва не каждому по зубам: Москва – кому мать, кому мачеха (ср.: Ой, Москва! – она бьет с носка).

Замечательно, что противопоставление “Москва – провинция” оказывается довольно старым, т.е. сложилось оно не в советское время, как об этом много говорят современные журналисты и политики, а намного раньше, о чем и свидетельствуют паремии (этим словом в науке обобщенно называют пословицы и поговорки) как знаки народной культуры.

Действительно, нестоличные жители знали себе цену и всегда были уверены в справедливости поговорок Не только звону, что в Москве и Москва не клином сошлась. Насмешливый взгляд на себя и на своего соседа – вот что характеризует русское отношение к окружающим людям. Поэтому так много среди пословиц дразнилок, насмешек над представителями той или иной местности. В качестве примера можно привести шутливое присловье о пошехонцах (они и слепороды, и в трех соснах заплутались; и за семь верст комара искали, а комар на носу; и на сосну лазили, Москву смотрели; и ноги под столом перепутали; и с краю не ложатся, а все в середину) или типичные характеристики ярославцев (красавцы, песенники, запевалы), многие из которых являются дразнилками: чистоплюи, конфетчики, кукушкины детки, белотельцы, они Пуд мыла извели, а родимого пятнышка у сестры не смыли; они же Спаса на воротах продали.

Из приведенных примеров следует, что в пословицах понятие русский уточняется за счет топонимической конкретизации, облекаясь в живую плоть слов-названий жителей разных местностей. Акцент при этом делается на том, что русские – очень разные люди, что они видят и подмечают инаковость своих соотечественников, живущих на другой, не «своей» территории.

Эта черта русского поведения – противопоставление себя как жителя данной местности остальным – в свое время была объяснена И. М. Снегиревым, писавшим: “Проистекая от торговых связей, войны или старой вражды, от различия мнений о вере и нравственности между единоплеменными и разноплеменными народами, от особенных встреч и обстоятельств, сии ходячие в народе речения, припоминаемые к случаю, часто изображают в грубых, но резких чертах нравственные и умственные свойства народов и жителей одной области или государства, составленного из разных племен, какова Россия. <...> что было враждою и бранью, то время обратило в шутку и забаву...” (6, с. 542).

Посмотреть меню Характеризуя себя и свой народ, русские сравнивают себя с теми народами, которые их окружают. Пословиц о братьях-славянах и неславянах, которые жили в пограничных с русскими областях, довольно много в далевской рубрике «Русь?Родина». Так, о витебцах говорили так: Волынка да гудок, собери наш домок; соха да борона разорили наши дома, о евреях и поляках по-другому: У мужика грудь никогда не зябнет, у жида пятки, у ляха уши, о литвинах: Разве лихо возьмет литвина, чтоб он не дзекнул, о дончаках: На Дону ни ткут, ни прядут, а хорошо ходят, о малороссах: Хохол глупее вороны, а хитрее черта.

На первый взгляд, эти паремии не связаны с понятием русскость, русский. Но все же связи существуют, поскольку ощущение национальной принадлежности и национального единства всегда проявляется в этносе при столкновении с иноплеменными народами. В «чужих» прежде всего отмечается непривычное для себя, отличное от «своих», и пословицы, собранные в одной рубрике, выявляют это со всей очевидностью.

Паремии, представленные в сборнике В. И. Даля «Пословицы русского народа», показывают, что для простых людей понимание Родины, а вместе с ним Руси, русского, очень широко и многопланово и никогда не рассматривается в одной плоскости. Русское проявляется в стереотипном поведении и этнической самооценке, в территориально-географических условиях проживания и связанных с ними типичных промыслах и занятиях, в особенностях характера русских людей, их оценках соотечественниками и представителями инонационального окружения.

Но правы ли будем мы, если станем утверждать, что каждый русский человек знает все пословицы о Руси?Родине и имеет то самое понимание русского и русскости, которое мы смоделировали, опираясь на материалы сборника Даля? Очевидно, нет. Не все пословицы известны каждому носителю языка, не все факты истории хранятся в его генетической памяти.

И все же есть определенный круг понятий, который убеждает нас в том, что русский взгляд на себя самих и на свой мир существует. Вслед за В. И. Далем мы можем увидеть в материалах «Толкового словаря живого великорусского языка», где в словарной статье «Русак» приведены обороты, простые и понятные каждому человеку: Здесь русским духом пахнет; Не стерпело русское сердце; Русский ум ? задний ум; русский Бог; русский час; Русское: сухо, бреди (подымайся) по самое ухо!; русское спасибо; русская рубаха; С ним по-русски не сговоришь; русским счетом. Даже беглый взгляд на приведенный перечень оборотов позволяет увидеть, что они в сжатом виде отражают этническое осмысление русскости.

Включая в словарную статью именно эти устойчивые обороты и паремии, Даль показал, что русские в лице средних носителей языка, так называемых “простых” людей отчетливо осознают свою русскость и видят ее внутренние и внешние проявления.

Конечно же, этническая самоидентификация свойственна не только русским – она признается универсальным явлением в мировой культуре. С точки зрения современной науки, ролевой репертуар личности, в том числе и национальная роль русского, немца, француза и т. д., формируется на ранних этапах социализации личности и является общей для всех носителей данного языка и данной культуры (7, с. 192–193). Конечно же, Даль не мог знать ни об этапах социализации личности, ни о времени усвоения национальной роли, но как человек, пропустивший через свои руки двести тысяч слов, десятки тысяч фразеологизмов и пословиц, он хорошо понимал, что в языке есть множество единиц, в которых закреплены культурные знания, в том числе и знания об этнической принадлежности.

Материалы словарной статьи словаря Даля показывают признаки русскости, осознаваемые самими русскими. Эти признаки могут быть чисто внешними, отражающимися в одежде, обуви, прическе, кухне и т. д.; но они могут быть и сущностными, глубинными, проявляющимися в восприятии или оценке того или иного явления действительности, в понимании себя и своего места в мире и реализующимися в категориях русское время, русская мера, русский ум, русское сердце, русский бог и некоторых других. Если первые признаки самоочевидны, то вторые более сложны, их суть скрыта, и они требуют специальных пояснений. Поэтому сосредоточимся на рассмотрении русскости как качества внутреннего.

Русскость и ход времени

Люди, побывавшие за границей, отмечают, что в России время течет медленнее, чем в Европе, но идет быстрее, чем на Востоке. В основе такого суждения лежит сравнение ритма и темпа жизни разных народов.

Понятно, когда об этом говорят путешествующие люди. Непонятно другое: что большинство русских, даже тех, кто не имеет возможности сравнивать себя с другими народами, ощущают особость течения времени, в котором они живут.

Именно этим можно объяснить использование в их речи таких своеобразных единиц измерения времени как русский час; московский час; русский месяц; деревенский месяц. Казалось бы, это легко объясняется и российскими масштабами, и резкой противопоставленностью городской и сельской жизни, и тем, что люди всегда ощущают и подчеркивают свою связь с той или иной местностью (теперь ее, с легкой руки А. Т. Твардовского, называют «малой родиной»), отмечая при этом «инаковость» других даже в восприятии времени.

Но данное предположение натянуто и неточно, т. к. оно не объясняет, почему час бывает московским и русским и не бывает *петербургским (*питерским), *тамбовским, *архангельским или *тульским. Человек 21 века знает, что час – очень точное понятие, что он является “производной единицей времени” (8, с. 1341), “равной 1/24 суток и состоящей из 60 минут” (9, с. 653) либо “1, 02273791 ч. звездного времени” (10, с. 1341). Нашему современнику трудно представить себе, что еще в прошлом веке час воспринимался как “единица умственная, произвольная, придуманная для определения кратчайших естественных периодов”, потому что он “не обозначается никакими естественными признаками, подобными очертаниям суток” (11, т. II, с. 809). Это во многом объясняет, почему стандартным единицам измерения времени (час, месяц) даются «этнически-географические» определения (московский, русский, деревенский).

Временная расплывчатость русского (московского) часа нашла отражение и в пословичном материале, который усиленно акцентирует внимание на его особой медлительности и протяженности: Русский час долог; Русский час – все сейчас; В русский час много воды утечет (сейчас); Русский месяц – со днем тридцать (а немецкому и конца нет); Русский час – десять, а немецкому и конца нет; московский час; подожди с московский час; Русский месяц подождет; Деревенский месяц – с неделей десять.

Объяснение растянутости во времени русского (московского, деревенского) находим у Е. С. Яковлевой, изучающей поле времени в русской языковой картине мира. Она отмечает, что слово час, некогда значившее “время вообще”, теперь изменило свою семантику, что привело к сдвигам в речевом употреблении и большинства других имен с временным значением: “час (а также мгновение, минута, миг) проецируют события на внутренний мир: душевный, духовный, представляемый; в системе временных спецификаторов именно они предназначены для описания ментального плана жизни. День (как и дни, времена, век, эпоха, годы, лета...) описывают мир внешний: социальный, возрастной, природный, культурно-исторические аспекты; члены этого последнего ряда являются выразителями некоего «вещного» плана жизни” (12, с. 245).

Как показывают наши наблюдения, семантика неопределенного времени в слове час максимально сохранена и в пословичном материале, и во многих других устойчивых оборотах, однако тенденция к предельной точности выражения, характерная для обиходно-бытового общения, приводит к тому, что час начинает употребляться для обозначения именно астрономической единицы времени. Наиболее четко это проявляется в диалоговых репликах устной речи типа Сейчас... /Щас/ – Через час или /Щас/ – Русский час шестьдесят /шысят/ минут.

Русскость и понятие меры

Внутренне русскость проявляется и в особом понимании меры, которая оказывается этнически маркированной (По латыни два алтына, а по-русски шесть копеек; Русским счетом будет всего столько-то..); а также в знании этой меры или в ее незнании: Я свою меру знаю; не знает меры кто-л.; Душа всему мера. Мера у русских оказывается личностно окрашенной и наполненной особым содержанием: каждый человек знает свою меру и этим отличается от других людей. Видимо поэтому в русской среде осуждается, когда кто-то подходит к другим со своей меркой: Ты по себе-то не меряй всех; Ты по себе людей не равняй; Он всех по себе меряет). При этом своеобразие русского проявления меры просматривается в таком стереотипе поведения, как руководство речевой формулой Я бы на твоем месте...

В этом смысле любопытно рассуждение Е. Г. Яковлева, который считает, что провозглашенная еще Протагором идея меры (“Человек – мера всех вещей”), позднее развитая в эпоху Ренессанса, в движении «Бури и натиска», отразившаяся в формуле раннего Маркса “Человек умеет производить по меркам любого вида” и концепции “одномерного человека” Г. Маркузе, характерна лишь для европейского менталитета. При этом Е. Г. Яковлев убежден, что “для русского человека характерна безмерность, в которой есть черты отрицательные, ужасающие и черты положительные, возвышенные. Эта безмерность антиномична и не разрешима не только в пределах рассудка, но и разума” (13, с. 11–12).

Думается, наши материалы показывают неубедительность доводов Е. Г. Яковлева об отсутствии чувства меры у русских людей. Помимо внутреннего понимания меры, важного для отдельного человека, есть и внешнее ее понимание, которое тоже личностно окрашено. При этом личностная окрашенность внешнего понимания меры оказывается важной для других людей, для социума.

Сегодня это ярче всего проявляется в сфере частной торговли, где процветает продажа зелени пучками, грибов кучками, лука-севка банками, семечек стаканчиками и стопками, что, по сути дела, оказывается меркой на свой аршин, торговлей на глазок: размер кучки, пучка полностью индивидуален, никак не “привязан” к стандартной системе мер. В обиходе мера оказывается своего рода двуликим Янусом, один лик которого контролирует деятельность личности, определяет ее поведение, отмечает ее особость и единичность, тогда как другой лик меры выводит человека в мир людей, равняет его по людям.

Пословицы отмечают и особый русский характер измерения расстояния: Мерила баба клюкой, да махнула рукой; Прямиком ехать - к ужину будете, а в объезд – к обеду поспеете. Безусловно, что такой способ измерения расстояния на глазок связан с особенностями русского ландшафта и климата. Их оценка-характеристика также может быть связана с внутренним проявлением русскости. Одной из типичнейших характеристик является оборот Русское сухо: воды по самое ухо.

Русскость и осмысление мира

По-видимому, можно говорить о том, что русскость проявляется и в способе осмысления мира, и в оценке своих действий (Русский ум – задний ум; Русский бог – авось, небось да как-нибудь); в особой русской реакции на происходящее в мире (Не стерпело русское сердце). Каждое из этих понятий получает очень глубокую и разнообразную характеристику в паремическом материале.

К внешним проявлениям русскости отнесены и особенности национальной одежды (русская рубаха) и особый характер речевого этикета (русское спасибо) и речевого общения (по-русски не сговоришь или русским языком тебе говорят).

Этот набор выражений интересен тем, что опять выводит нас на проблему этнического самосознания в разных культурных стратах – в элитарной культуре и в культуре народной. Хорошо видно, что точки соприкосновения в этих культурах есть, но полного наложения понятий нет. В народной культуре русскость осмысляется через такие культурные концепты, как большая и малая родина, свои и чужие, сердце, ум, мера, речь, пространство, время, одежда, тогда как в элитарной культуре ориентиры другие (см. об этом в предыдущей статье).

Почему так получилось? Можно ли понять это, основываясь на представленных материалах?

Осмысление понятий русский и русскость происходило и происходит на фоне нескольких тенденций, присущих российской элитарной культуре двух последних столетий. Как представляется, эти тенденции нагляднее всего видны в области искусства.

Первая тенденция может быть определена как стремление к экспансии элитарной культуры в культуру народную. Суть экспансии проявляется в благородном желании «поднять» уровень художественности народной культуры и «подтянуть» ее до планки элитарной культуры (это хорошо видно в таких феноменах нашей жизни, которые называются самодеятельным искусством, художественной самодеятельностью и – отчасти – в художественных промыслах).

Вторая тенденция является прямо противоположной предыдущей и может быть охарактеризована как замещение народной культуры отшлифованным вариантом культуры элитарной. Ярчайшим образцом подобного замещения можно считать Ансамбль народного танца И. Моисеева, в котором есть оригинальность замысла постановщика, высочайший профессионализм исполнителей-оркестрантов, филигранная техника танцоров, великолепные костюмы, передающие элитарное представление о духе того или иного народа. В действительности же от народного в таком танце не осталось ничего – ни музыки, ни костюма, ни личностного начала исполнителя, обязательного для народного искусства. Явление этого же порядка – исполнение народной песни оперным певцом.

Очевидно, сходный процесс происходит и в народной культуре, которая “присваивает” себе некоторые произведения элитарной культуры. Видимо, “присвоение” происходит большей частью на словесном уровне: как правило, в народной культуре прослеживается тенденция заменять сложные тексты более простыми, замещать отдельные слова и фразы стандартными оборотами. Эта тенденция активно проявляется и в сфере массовой культуры, что можно слышать и видеть в программе телеканала «Россия» «В нашу гавань заходили корабли...», которая представляет множество вариантов дворовых, блатных песен, созданных на основе произведений элитарной или массовой культуры.

Отмеченные тенденции имеют общую черту: элитарная культура берет на себя роль судии, который выполняет функции оценщика народной культуры, когда позиция этого ценителя заранее известна, поскольку он воспринимает народную культуру как в чем-то ущербную, нуждающуюся в улучшении, корректировке, а значит, как культуру вторичную, которая является своего рода сырьем для элитарной культуры (в другой терминологии – источником творчества).

Третья тенденция соотносится с двумя предыдущими, но резко отличается от них в своей сути: главная ее особенность – осознание значимости и значительности народной культуры, признание ее «инаковости» и равноправности с культурой элитарной, а отсюда – стремление описать, собрать и сохранить то, что еще бытует в народе.

Эта тенденция лежала в основе деятельности славянофилов; сегодня она проявляется нагляднее всего в создании многочисленных фольклорных ансамблей, которые организуются представителями элитарной культуры из непрофессионалов. Любопытна конечная цель этой деятельности: доказать представителям элитарной культуры, что народная культура равноценна и равновелика ей; «реабилитировать» народную культуру в глазах представителей элитарной культуры.

Конечно же, говорить о полноценном диалоге культур как свершившемся факте понимания исходя только из названных тенденций нельзя, поскольку все они проявляются как однонаправленные процессы, а диалог предполагает взаимопонимание собеседников, принимающих равное участие в общении и осмыслении разных культур или разных культурных стратов. В таком контакте культур народная культура – это объект познания, подражания, сохранения, источник вдохновения для культуры элитарной.

…Не устаю удивляться: как ловок и сообразителен русский человек, если одним только словом смог выразить все многообразие своего мироощущения!

Использованная литература

1. Ильин В. В., Калинкин А. Т. Природа науки: Гносеологический анализ. - М., 1985, 176.
2. Аникин В. П. Мудрость народов // Пословицы и поговорки народов Востока. М.: Наука, 1961. 1961, с. 7
3. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, Универс, 1993. Сепир 1993, с.194
4. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, Универс, 1993 1993, с. 470
5. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, Универс, 1993. Сепир 1993, с.194.
6. Снегирев И. М. Словарь русских пословиц и поговорок. Русские в своих пословицах. Н. Новгород: Русский купец, Братья славяне, 1996.
7. Речевое общение: Проблемы и перспективы: Сб. науч.-аналитич. обзоров. М., 1983, с. 192–193.
8. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров. М.; СПб., 2000, с. 1341
9. Словарь сочетаемости слов русского языка /Под ред. П. Н. Денисова, В. В. Морковкина. Изд. 2-е, испр. М., 1983, с. 653.
10. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров. М.; СПб., 2000, с. 1341.
11. Полный церковно-славянский словарь: В 2 тт. /Состав. священник магистр Г. Дьяченко. М., 1998, т. II, с. 809.
12. Яковлева Е.С.. Фрагменты русской языковой картины мира: модели пространства, времени и восприятия. М.: Гнозис, 1994, с. 11–12.
13. Яковлев Е. Г. Заглянуть в самую бездну! (О некоторых онтологических чертах русского духа) // Русская культура и мир: Тез. докл. участников междунар. науч. конф.. Нижний Новгород, 1993. С. 11–14.